Т. Н. Филимонова
Природа в буддийской поэзии Вьетнама
(на примере творчества Нят Ханя)
Вьетнамцы называют свою родину страной поэтов, людей, любящих писать стихи и умеющих наслаждаться ими. Образованный вьетнамец, пишущий стихи, во Вьетнаме не редкость, а скорее правило. Традиция сочинять стихи укоренилась в этой стране так давно, что стихотворчество стало едва ли не элементом вьетнамского этикета и даже быта, когда стихи в той или иной форме писали на картинах, вещах, дарили друг другу по праздникам, превращали в предмет игр и состязаний. Поэтому для многих вьетнамцев писать стихи, выражать себя через них так же естественно, как дышать. Эту традицию сохранил и современный вьетнамский поэт, буддийский монах Нят Хань, ныне живущий во Франции.
Нят Хань родился в 1924 г. в Центральном Вьетнаме. С 1960-х гг. он живет во Франции, где известен как буддийский наставник, основатель ордена Взаимобытия (вьетн. Зоиг ту Тиеп Хиен), имеющий много последователей в разных странах мира. Он — популярный проповедник так называемого «активного буддизма» как образа повседневной жизни. Кроме того, он — автор многих работ по вьетнамскому дзэн-буддизму (вьетн. пгхиен), переводчик и толкователь буддийской канонической литературы, прозаик и поэт. Переводы его стихов изданы на многих европейских языках1. Но эту статью я посвящаю одному из аспектов его многогранного творчества: описанию природы в стихах, сохранивших буддийскую традицию.
Буддийская поэзия во Вьетнаме существует, по-видимому, столь же давно, что и сам буддизм, проникший в страну в первые века нашей эры и получивший широкое распространение2 , став фактически одной из составляющих национального мышления вьетнамцев наряду с традиционными анимизмом и культом предков, а также пришедшими из Китая конфуцианством и даосизмом. Именно поэтому элементы буддийского мировоззрения можно найти во многих произведениях вьетнамской литературы, как поэзии, так и прозы, и авторами их являются не только буддийские монахи, но и светские люди. Например, — поэзия эпохи Ли (XI-XII вв.), созданная в основном буддийскими монахами, и самое известное произведение вьетнамской литературы — повествовательная поэма «Киеу» великого вьетнамского поэта Нгуен Зу (1766? - 1820). Он был конфуцианцем по убеждениям и образу жизни, но в основе его творчества лежит идея кармической предопределенности. Исследователи находят следы буддийского влияния даже в поэзии одного из крупнейших вьетнамских поэтов первой половины XX в. католика Хан Мак Ты (1912-1940)3.
История вьетнамской буддийской поэзии как целого до сих пор не написана, но не будет ошибкой предположить, что она непрерывна, как непрерывна и история вьетнамского буддизма. В этом смысле поэзию Нят Ханя можно рассматривать как часть, как продолжение вьетнамской буддийской поэзии в наше время, понимая под этим как то, что автор ее буддийский монах, так и то, что в ней отражается буддийское миропонимание.
Поэзия Нят Ханя — жизнеутверждающая, по-буддийски уравновешенная, простая и, можно сказать, «прозаичная». Поэтический словарь Нят Ханя довольно ограничен; образы, как правило, традиционны и по своему смысловому наполнению и по употреблению в поэтической речи. Кроме того, излюбленная стихотворная форма Нят Ханя — свободные стихи. Почти половина его стихотворений написана именно свободными стихами, подчас с очень длинными стихотворными строчками, что, безусловно, усиливает общее ощущение «прозаичности» его поэзии 1.
В поэзии Нят Ханя, как и в его прозе — религиозно-философской или художественной — выражается будднйская сущность его творчества. Именно буддийское мировоззрение претворяет все, что он пишет, в единый монолит и объясняет приверженность его творчества к определенным, одним и тем же часто повторяющимся темам, идеям и образам. Особое место в его поэзии занимают образы природы. О чем бы он ни писал — о войне, о друзьях, о родине, о сути медитации и прочее — в его стихах постоянно упоминаются листья и цветы, лес и река, птицы и бабочки, ветер и дождь, солнце и луна, земля и звезды и пр. Например:
Моя родина — здесь:
Только река, ряд арековых пальм, заросли бамбука,
банановый сад.
Как бы ни была земля полна песком и пылью, Луна и звезды всё равно прекрасны в полнолуние1
(с. 138).
Или:
...Куда же ты ушел, друг? Ведь вот-вот наступит весна, А ты не стал ждать, когда распустятся первые цветы...
(с. 213).
Или:
...Вдруг послышались страшные взрывы.
Это прилетели железные птицы
И извергли огонь на зеленые поля и ручьи,
Разорвали облака и разметали ветер,
И тут же в лесу смолкла песня.
Закрылись цветы и перестали источать аромат.
Прозрачный ручей перестал отражать плывущие по небу
облака.
Замолчали птицы, как будто наступила ночь, и они легли спать в своих гнездах (с. 218).
Или:
Мысли тысячами дорог возвращаются ко мне.
Я иду и медитирую и душа моя спокойна.
С каждым шагом поднимается легкий ветерок,
С каждым шагом распускается цветок лотоса (с. 284).
Однако обращение к образам природы в значительной части поэзии Нят Ханя имеет свою специфику. Эти стихи — не пейзажная лирика, цель которой дагь картины природы, воспеть ее красоту, но это и не поэзия чувств,вызванных этими картинами. Хотя, конечно, и подобные стихи у него есть. Например:
На пустынном пляже
Дождь смывает следы людей.
От мокрого песка
Почему-то исходит грусть,
А босые ноги все еще не перестали
Ощущать трепет весеннего ветерка (с. 124).
Или:
Я иду по пустынной улочке, Засыпанной опавшими листьями. Окрашенная ими в красный цвет земля Похожа на алые губы ребенка. Вдруг я начинаю С осторожностью Ступать по земле (с. 88).
Но даже такие стихи понимать только как пейзажные, по-видимому, нельзя. Точнее — можно, только если вырвать их из контекста всего творчества Нят Ханя. Но, рассматривая их как часть целого на общем фоне, мы и в них найдем выражение буддийского ощущения природы и — шире — буддийского восприятия мира. Отсюда и специфика использования образов природы Нят Ханем. Во многом его поэзия выражает буддийские религиозно-философские взгляды автора, и, как мы увидим далее, образы природы он использует не для восхищения ими, не для проявления в связи с этим своих чувств, а для выражения буддийских идей.
Как буддиста-мыслителя Нят Ханя прежде всего интересуют темы всеединства или, как он сам подчеркивает, недвойственности всего сущего, взаимопроникновения и взаимобытия, относительности времени и пространства. Разрабатывая эти темы, Нят Хань постоянно привлекает образы природы. Но, вовлеченные в буддийский контекст, они «стираются» как образы природы и становятся всего лишь средством выражения идей. С одной стороны, они предстают в своем естественном предметном значении: луна как луна, солнце как солнце, ручей как ручей, но с другой, — лишенные индивидуальной экспрессивности, эти образы теряют конкретность и приобретают обобщенное значение, как некий инвариант, который подразумевает множество конкретных реализаций, вариантов. То есть они воспринимаются как знаки единого вечного и переменчивого мира, где все взаимосвязано и ничто не существует отдельно, а одно содержит все и все заключено в одном. Это одна из осново^ полагающих идей буддизма, и Нят Хань не устает повторять и разъяснять ее в своих трудах, и она же - смысловой стержень многих его стихотворений. Например, стихотворение «Взаимопроникновение»:
В меня вошло солнце.
Оно вошло в меня вместе с облаками и ручьем.
Я вошел в ручей
И уговорил войти вместе со мной солнце.
Мы постоянно друг в друге.
До того как солнце вошло в меня,
Оно уже во мне было,
Так же, как и облака и ручей.
До того как я вошел в ручей,
Я уже был в нем:
Мы постоянно пребываем одно в другом.
Поэтому, пока ты дышишь,
Не ювори, что меня нет в тебе (с. 23).
Или еще стихотворение:
...Твои слезы Это и мои слезы. Мы идем по этой земле сейчас, Но эта земля
Была и в доисторические времена. Зима и весна существуют одновременно.
Молодые зеленые листочки одновременно и листья
опавшие. ...Давай же вместе
Пребывать в осознанности
Чтобы видеть, как под зимним снежным небом
Дружно расцветают цветы вишни... (с. 38)
Или стихотворение «Называйте правильно мое имя»:
Не говорите, что завтра я уйду,
Потому что как раз сегодня я еще в пути
Посмотрите, как я покидаю тело каждую минуту и
каждую секунду. Я становлюсь почкой на весенней ветке,
Птенцом -со слабенькими крыльями, который весело щебечет, радуясь новому гнезду,
Зеленой гусеницей на стебле розы, Прожилкой, проступающей в камне белого нефрита.
Я еще приду, чтобы плакать и смеяться, Чтобы мечтать и волноваться.
Мое возникновение и уход — это дыхание,
Мое рождение и смерть — одно биение миллионов сердец.
Я поденка, оставляющая тело над поверхностью воды,
И одновременно жаворонок, летящий весной к реке, чтобы
эту поденку поймать. Я лягушка, плавающая в осеннем пруду,
И одновременно извивающаяся водяная змея,
Стремящаяся накормить свое тело телом лягушки...
(с. 12)
Эта идея «одно во всем и все в одном» по-всякому варьируется Нят Ханем. Вплоть до того, что у него «Снег тоже зеленого цвета, солнечный свет тоже падает, как снег» (с. 28). Это на первый взгляд может показаться экстравагантной метафорой, но на самом деле лишено какой бы то ни было индивидуально-поэтической сверхобразности. Даже сами стихи у Нят Ханя «во всем» и все в них может стать предметом поэзии. Вот, например, стихотворение «Стихи в каждом объятии и солнце в каждом зернышке», которое насыщено образами природы:
Солнце разлито в пространстве, как стихами полон
солнечный свет
Стихи рождают солнце, солнце рождает стихи.
Солнце прячет в своем шаре все беды,
Стихи поднимаются и превращаются в пар над чашкой бульона зимой,
когда снаружи завывает ветер. Стихи вслед за ветром уплывают в прежние далекие
времена, Где все еще стоит и ждет бедный домик под соломенной
крышей.
Стихи в каждой капле весеннего дождя.
Стихи в каждой искорке пытающего огня.
Солнце прячется в пахучей древесине,
Теплый запах которой возвращает стихи на страницы
истории. Когда солнца нет в пространстве, оно заполняет собой
пылающий камин
И поднимается, окрашенное в цвета дыма, а стихи
застывают в тумане, окрашиваясь в цвета тумана.
Солнце содержится в каждом зернышке во время
весеннего дождя, Капли которого словно наклоняются и целуют землю,
чтобы дать зернышку пустить ростки.
Стихи вслед за дождем возвращаются к каждой почке на
деревьях.
Так солнце окрашивается в зеленый свет, и стихи — в
красный свет солнца.
Пчелы переносят на своих крыльях солнце и отдают его
тепло цветам. Стихи вслед за солнцем возвращаются в далекие леса,
где пьют мед Оживленные, деловитые бабочки и пчелы заполняют
землю.
Солнце превращается в их танец, а стихи — в их песню.
Когда капли пота орошают сухую землю, стихи витают
над бороздой. Когда мотыжишь землю, стихи входят и выходят в такт
дыхания. Когда солнце садится у реки и робко опускаются
сумерки, Стихи уходят к горизонту, туда, где солнце закрывают
облака.
Солнце зеленеет в корзине свежих овощей.
Солнце источает аромат в чашке риса.
Стихи в сиянии твоих глаз, стихи в цвете твоей смуглой
кожи,
Стихи в каждом твоем внимательном взгляде,
Стихи, друг, в твоих руках, возделывающих землю где-то
на краю света.
Солнце весело смеется в цветах подсолнечника.
Солнце прогибает в августе увешанные плодами
персиковые деревья. Стихи в каждом осознанном шаге,
Стихи в каждой строчке, Стихи в каждом сердце, лелеющем Сострадание (с. 7).
В буддийском мире Нят Ханя, где «все в одном и одно во всем», это все одинаково важно и одинаково необходимо, стихи (которые тоже во всем) и все окружающее равны друг другу. Нят Хань говорит об этом так:
Сеять семена, мыть тарелки, косить траву — такое же вечное и прекрасное занятие, как писать книги! Я не понимаю, как стихи могут быть лучше, чем куст перечной мяты. Когда я сажаю семена, это приносит мне столько же удовольствия, как сочинение стихов. Для меня головка салата-латука или перечная мята оставляют такой же след во времени и пространстве, как и стихи7.
По мнению Нят Ханя, поэтическое сознание вообще близко буддийскому, так как оно устремлено «вглубь» и видит окружающий мир в таких взаимосвязях, которые ускользают от остальных и становятся доступны только как результат понимания, озарения, достигнутого в процессе размышлений, медитации путем сосредоточения внимания на окружающих предметах.
Если вы — поэт, то вы без труда увидите, что в этом листке бумаге есть плывущее облако. Без облака не было бы воды; без воды не росли бы деревья; и, наконец, без деревьев мы не смогли бы изготовить бумагу. Значит, облако уже присутствует здесь. Существование этой страницы зависит от существования облака. Бумага и облако — весьма близкие вещи8.
В работах, разъясняющих различные аспекты буддизма, Нят Хань постоянно обращается к тем же образам природы, что и в стихах. Вообще, многие стихи Нят Ханя воспринимаются как продолжение его проповеднической деятельности дзэнского наставника, как «иллюстрация» в стихотворной форме к его работам по теории и практике буддизма. Образы природы, как уже говорилось, Нят Хань использует функционально. Скажем, луна — один из самых популярных традиционных поэтических образов, в частности во вьетнамской поэзии. Но даже он служит Нят Ханю для выражения буддийских идей. Вот, например, стихотворение «Созерцание луны». Любование луной (вьетн. там чанг), особенно осенью, вошло у вьетнамцев в традицию, что можно увидеть не только в поэзии, но и в прозе9. Естественно, что каждый поэт или прозаик использует этот образ по-своему, «нагружает» разным смыслом. Вот как обыгрывает созерцание луны Нят Хань:
Если бы не было смерти,
То кто бы тогда возрождался вновь и вновь?
Почему же мы должны быть против смерти? Почему же должны положить конец кругу
перерождений? Смерти хотя и нет,
Но она существует. Круга рождений и смерти хотя и нет,
Но представление о нем есть. Умрет ли этой ночью полная луна? — Как она может умереть?
А человек, смотрящий на луну, умрет ли этой ночью он? — И он тоже никак не может умереть.
Почему же человек, созерцающий луну, может это делать?
Потому что луна не знает смерти,
И потому что человек, созерцающий луну, тоже не знает
смерти. Поэтому и луна, и человек, созерцающий луну, — одна
чудесная реальность.
И созерцание луны — самое большое чудо на земле,
Созерцание луны как раз и есть тяжкий труд
самосовершенствования (с. 22).
Как видно, в этом стихотворении созерцание лупы -лишь повод, дающий возможность поговорить о другом, а сам образ луны лишен субъективной экспрессивности, в нем «луна остается луной», как озаглавлена одна из частей работы Нят Ханя, разъясняющей смысл «Сутры Праджня-Парамита»10. Иными словами, Нят Хань не пытается его «субъективизировать», как многие другие образы, и это сближает его с классической поэзией и отличает от поэзии XX в.
В начале XX в., в период колониальной зависимости от Франции, вьетнамская литература пережила качественные изменения, полностью отказавшись от китайского языка, а также от традиционной средневековой системы жанров и восприняв жанры и формы европейской, французской, литературы. Вместе с этим отчасти изменилось и отношение вьетнамцев к окружающему миру, в частности к природе. Традиционному вьетнамскому сознанию не свойственно противопоставление человека и природы, они существуют как бы параллельно как части одного большого целого. Поэтому для вьетнамской классической литературы до европейского влияния не характерно уподобление природы человеку, «субъективизация» ее. Скорее, жизнь человека «измерялась» происходящими во внешнем по отношению к человеку естественном мире событиями. Буддийский отшельник и поэт XIII-XIV вв. Хуйен Куанг писал:
В конце года, в горах, как без календаря определить
время?
Вижу, хризантемы распустились - значит, уже середина
Сентября 11.
Как правило, объекты окружающей природы выполняют привычно-свойственные им функции: солнце светит, луна сияет, ветер дует, облака плывут... Даже если функции варьируются, они не выходят за рамки объективной реальности. Иносказания, метафоры скорее традиционны, а не индивидуальны, так как берутся из общего, так сказать, историко-культурного фонда. Все это приводит к «кли-шированности» классической поэзии на всех уровнях и невыраженности индивидуальных стилей, по крайней мере, на первый взгляд. При этом состояние души человека соотносится с состоянием окружающей природы, ее циклами — сменой времен года, сменой частей суток12. Соответственно и стихотворения называются: «Весеннее утро», «Вечером гляжу на Тхиен-Чыонг», «Ощущения в весенний день», «Написал, возвращаясь ночью в лодке», «Начало осени». Ощущая себя всего лишь частью мироздания, Чан Ань Тонг говорит:
Прохладный ветер веет над землей, не зная остановки, Прозрачная луна висит на небе, белая как снег. Этот ветер, эта луна и человек Вместе являют собой три чуда вселенной13.
Будучи лишь частью окружающего мира, средневековый поэт не одушевлял природу, не очеловечивал ее — ведь они равновелики. Не стремился он и навязать ей ничего индивидуально-личного, напротив, он растворялся в коллективно-личном. Поэтому классическую поэзию во Вьетнаме называют поэзией «без я» (фи ига), так как в ней лирический герой непосредственно на себя не указывает.
Знакомство с французской поэзией, начиная с романтиков, привело к тому, что вьетнамские поэты, уловив разницу в подходе к окружающему миру в национальной и французской поэзии, начали выделять человека из природы и смотреть на нее как бы не изнутри, а извне, каждый раз разными глазами в соответствии с индивидуальностью поэта, не по принципу «окружающий мир и человек как часть его», а по принципу «Я и окружающий меня мир». Это изменение стало следствием общего процесса самоутверждения личности, который характерен для развития страны в колониальную эпоху. Вот как об этом говорят вьетнамские литературоведы Хоай Тхань и Хоай Тян в известной работе «Вьетнамские поэты», самом раннем обзорном труде, посвященном так называемому Движению новой поэзии, относящемуся к 30-40 гг. XX в.: «В общем и целом дух старого времени - или старой поэзии и дух нового времени — или новой поэзии — можно свести к двум словам: "то и я" и"то и мы". Старые времена — времена "лы", нынешние времена — времена "я"... Вначале — никто не знает точно, когда это случилось впервые — появление слова «я» во вьетнамской поэзии было чрезвычайно робким. Оно словно заблудилось на чужбине, потому что несло в себе понятие доселе у нас невиданное: понятие индивидуума. Вьетнамское общество никогда не знало индивидуума. Оно знало только коллектив: большой коллектив — государство, маленький —семья. Личность, ее сущность растворялись в семье, в государстве, как капля воды в огромном море»14.
Поскольку появляется множество разных «я», в поэзии отдельных авторов образы природы перестают, говоря словами Вяч. Иванова, быть «равны себе по логическому объему и содержанию»15 и приобретают самые разные субъективные, очень личные смыслы и оттенки. Становятся возможными образы «ветер колышет листья в лесу моей жизни», «река моей грусти впадает в море одиночества» (Тэ Хань), «остров моей души в хрустальном море» (Суан Зиеу), «плачущая луна» (Тхэ Лы) и т.п. Тогда как раньше человек жил во времени, регулируемом законами мироздания, поэт XX в. хочет регулировать его сам.
Вот как говорит об этом Тэ Хань в стихотворении «Календарь жизни»:
Я хотел бы из дней моей жизни
Составить календарь,
Чтобы вырывать из него листки
По своему желанию.
Я бы надолго оставил в нем
Листки с днями моего счастья
И поскорее выкинул листки грусти,
Не считаясь со временем...16
Для другого поэта — Тхэ Лы время вообще останавливается и жизнь замирает, когда ему грустно:
Муза! О, Муза! Мне так грустно!
Палящее солнце не играет на цветах лотоса,
Равнодушный ветер не колышет кроны деревьев,
На голубом небе не плывут белые облака,
По ясной глади озера не бегут волны,
Время остановилось...17
Отношение разных поэтов к одному и тому же образу природы становится сугубо индивидуальным и узнаваемым. Поэтому, например, уже упоминавшийся поэт Хан Мак Ты, в поэтическом мире которого луна занимает чрезвычайно большое место, говорит то «сплю с луной», то «пьян от луны», то «преследую луну», то «пью луну», у него есть даже «самоубийство луны». Все это — лишь названия стихов Хан Мак Ты, демонстрирующих безмерную индивидуализацию образа луны и свободное отношение к нему поэта.
Для крупнейшего вьетнамского поэта XX в. Тан Да (1888-1939) луна — сестрица, с которой он, считая себя «небожителем», случайно, по ошибке, попавшим на землю, свободно разговаривает:
Как грустна осенняя ночь, сестрица Луна!
Ну и наскучил мне мир людей.
Не занято ли у тебя, в Коричном дворце, место?
Если нет, подними меня к себе на ветке баньяна.
Когда рядом друг, нет повода для грусти,
Будем радоваться вместе с ветром и облаками.
И каждый год в полнолуние восьмого месяца,
Прижавшись друг к другу, смотреть вниз и смеяться18.
Можно сказать, что Тан Да обыгрывает тот же «лунный» мотив, что и Нят Хань, но делает это иначе, позволяя себе даже фамильярность по отношению к объекту извечного любования и поклонения людей: он мечтает вместе с «сестрицей Луной» смотреть на землю, да еще и смеяться над людьми. Что касается Нят Ханя, го у него луна «равна сама себе» и «остается луной».
Функциональность присутствия образов природы в буддийской поэзии Нят Ханя особенно проявляется в его гат-хах, небольших стихотворных произведениях на буддийскую тематику. Многие из них созданы для того, чтобы в реальной жизни, занимаясь разными делами, тренировать в себе полную осознанность. Все стихи надо произносить до того, как приступать к действию или во время него. Например, срезая цветы, надо читать такую гатху.
Я срезаю цветок — Подарок неба и земли. Цветок — это Бодхисаттва, Украшающая жизнь (с. 282).
Сажая дерево, читают следующее:
Я отдаю себя земле,
Земля отдаст себя мне.
Я отдаю себя Будде,
Будда отдает себя мне19 (с. 283).
Возделывая землю, произносят гатху:
Земля родила меня И земля примет меня в свои объятья. Рождение и смерть в каждом дыхании. Рождение и смерть подобны песчинкам в водах Ганга
(с. 283).
Перебирая зелень, приговаривают:
Ярко голубое небо — корзинка свежих овощей, Все сущее (букв, все дхармы) взаимосвязано и
порождает жизнь (с. 283).
А следующая гатха читается, когда надо выбросить мусор:
Корзинка грязного мусора, Благоухающий цветок розы. Все сущее переходит одно в друюе. Постоянное в непостоянном (с. 282).
К этим же образам розы и мусора Нят Хань прибегает, рассуждая об одном из положений «Сутры Праджня-пара-мита». Он говорит: «Между розой и мусором можно поставить знак равенства. Мусор столь же драгоценен, как роза»20. Для Нят Ханя без мусора не было бы розы, как нет счастья без страдания:
И страдание — материал,
Из которого рождается счастье (с. 21).
В принципе такой же подход к образам природы, как у Нят Ханя, характерен и для буддийской поэзии эпохи Ли, которой во многом и исчерпывается то, что до нас дошло из литературных памятников той поры21. В книге вьетнамского писателя и ученого Нго Тат То «Вьетнамская литература»22 , посвященной эпохе Ли, приведено 29 небольших стихотворений. Все они связаны с буддизмом и почти все написаны в жанре гатхи. В половине из них так или иначе упоминаются цветы, облака, бабочки, луна, горчичное зернышко, а несколько стихотворений полностью построены на обращении к образам природы. Например, стихотворение монаха Ман Зака (XI в.):
Весна проходит, сотни цветов опадают, Весна приходит, сотни цветов распускаются. События жизни постоянно проходят перед глазами, А на голову уже опустилась старость. Не говори — весна ушла и все цветы опали, Вон во дворе прошлой ночью расцвела ветка абрикоса2-*
(с. 57).
Или стихотворение монаха Ван Ханя (XI в.):
Тело человека, словно молния: появляется и туч же
исчезает,
Как растительность; весной свежа, а осенью увядает. Познавший закон жизни, не боится смены расцвета и
упадка, Расцвет и упадок подобны капле росы на траве (с. 32).
Однако понятно, что важны в этих стихах прежде всего идеи, ради которых они и написаны, а не картины природы. Это становится еще более очевидным, если знать истории их появления. Почти все они сочинялись монахами Для разъяснения положений буддийского учения и предназначались ученикам и последователям. Стихотворение Ман Зака, например, было написано им перед смертью, чтобы сообщить о своей близкой кончине и, по-видимому, помочь понять, что смерть закономерна, как жизнь, и одинаково иллюзорна^.
Функционально используется в приведенных Нго Тат То стихах луна и такой традиционно буддийский образ, как лотос. Учение Будды или те, кому удалось достичь самых вершин его, сравниваются с луной (с. 38, 41, 89) или с лотосом (с. 38, 60). Монах Бао Зам, например, говорит: «Будда подобен луне на небе» (с. 89), а монах Нго Ан — что: «И в огне лотос расцветает, сохраняя свою свежесть» (с. 60).
Лишь в единичных случаях можно говорить об использовании образов природы для описания вполне реальных картин, как, например, в стихотворении Доан Ван Кхиема, кстати сказать, не монаха, написанном на смерть наставника Куанг Чи, где есть такая строка: «Сейчас во дворе его опустевшей обители слышно только пение птиц под луной» (с. 68).
Таким образом, поскольку Нят Хань использует образы природы, в обилии присутствующие в его стихах, прежде всего для выражения буддийских идей, т.е. функционально, он продолжает традиции буддийской поэзии XI-XII вв., прославляя вездесущность Будды:
Каждый буч он,
Каждый камешек,
Каждый листок —
Все проповедует «Сутру Лотоса»1" (с. 137).
Теоретическим работам Нят Ханя, которые тоже пестрят упоминаниями о солнечном свете, голубом небе, гальке, бамбуковом дереве, зеленых листьях («Солнце — мое сердце», «Река восприятия», «Танец пчел», «Знание в синем небе», «Вселенная в частичке пыли»), манипуляция образами природы с позиции дзэн-буддизма придает определенную поэтичность, способствует своего рода «поэтизации» идей. Зато обращение к тем же мотивам в стихах буддийского толка дает обратный результат — снижается художественный уровень поэзии, она «прозаизируется». Правда, следуя принципу взаимопроникновения и взаимобытия, можно посмотреть на это и по-другому: в прозе Нят Ханя есть поэзия, а в его поэзии присутствует проза.
1 См., например: ТхитъНят Хань. Обретение мира. СПб., 1993. В этом сборнике представлена часть работ Нят Ханя в переводах с английского.
2 О буддизме во Вьетнаме см., например: Деопик Д. В. История Вьетнама. М., 1994; Антология традиционной вьетнамской мысли. М, 1996.
3Тхо ван Хан Мак Ты (Поэзия и проза Хан Мак Ты. Составитель Фан Кы Де). Ханой, 1993. С. 38-40.
4 Анализ поэзии Нят Ханя проводился по сборнику избранных стихов поэта на вьетнамском языке под названием «Стихи в каждом объятии и солнце в каждом зернышке», изданному в США в 1996 г. («Тхо тынг ом ва мат чой тынг хат», тюйен май тхо Нят Хань, CA-USA, 1996). В скобках после сделанного мною перевода цитируемых стихов указаны страницы по этому изданию.
5 В поэзии Нят Ханя знаки препинания расставлены очень произвольно. При переводе на русский язык добавлены те знаки, без которых нельзя обойтись.
6 Осознанность (вьетн. тяиъ иием, англ. mindfulness) — одно из ключевых понятий для Няг Ханя, «сверхзадача» не только медитационной практики, но и вообще повседневной жизни.
7 См.: Тхить Нят Хань. Обретение мира. С. 89.
8 Там же. С. 32.
9 См., например, известный рассказ классика вьетнамской литературы XX в. Нам Као с тем же названием «Созерцание луны» (там чат).
10 См.: Тхить Нят Ханъ. Обретение мира. С. 252.
" Хоп тюйен тхо ван Вьет Нам (Антология вьетнамской поэзии и прозы). Т. 2, Ханой, 1962. С. 107.
12 Что характерно для литератур всех стран китайского влияния и неоднократно отмечалось.
13 Антология вьетнамской поэзии и прозы. С. 104.
14 Хоай Тханъ, Хоай Тян. Тхи нян Вьетнам (Хоай Иханъ, Хоай Тян. Вьетнамские поэты). Ханой, 1988. С. 43. На вьет. яз.
15 Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С. 152.
16 Тюйен man Txe Хань (Тэ Хань. Избранное). Ханой, 1987. С 61-62.
17 Тюйен man Txe Лы (Тхэ Лы Избранное). Ханой, 1983. С 75.
18 Тюйен man Tan Да (Тан Да. Избранное). Ханой, 1986. С. 75. В этом стихотворении Тан Да обыгрывает мотив мифологического сюжета, герой которого по имени Куой вместе с
волшебным баньяном попадает на луну, ухватившись за ветки дерева
19 Смысл этой гатхи Нят Хань объясняет в работе «Обретение мира».С. 20.
20См.: Там же. С. 248.
21 Анализу религиозно-философского содержания поэзии эпохи Ли посвящена статья: А.В. Савельева. Чань-буддизм и вьетнамская поэзия эпохи Ли. - Межлитературные связи Востока и Запада. СПб., 1995.
22 Нго Тат То. Вьетнам ван хок, ван хок дой Ли. Ханой, 1941. В скобках после цитируемых стихов указаны страницы.
23 Поэзия эпохи Ли написана на китайском языке. Русский текст здесь дается по переводам на вьетнамский, сделанным Нго Тат То с китайского.
24 См.: Антология традиционной вьетнамской мысли. С. 96.
25 Эта же мысль почти дословно высказана Нят Ханем и в его работе «Обретение мира»: «Все проповедует Дхарму. Всякий камушек, всякий листок, всякий цветок проповедует "Сад-дхарма-пундарика-сутру"». — См.: Тхить Нят Хань. Обретение мира. С. 23.