Русские онимы в сочинениях вьетнамских авторов XVIII-начала XIX в.
(печатный вариант статьи под названием «Российские онимы в контексте открытия Вьетнамом западного мира (по сочинениям вьетнамских авторов XVIII-начала XIX в.)» опубликован в журнале «Этнографическое обозрение» 2000. № 5. С. 57-69)
Ранние этапы формирования в культуре одного народа системы топонимов, обозначающих географические объекты другой страны, имеют важное значение в культурно-историческом аспекте. Нельзя не заметить признаков внимания к далекой неведомой для них стране в упоминаниях (подчас труднораспознаваемых) топонимов и городов (без указания топонимов) России в сочинениях вьетнамских авторов середины XVIII-начала XIX в. В них, как оказалась можно обнаружить (после тщательных сравнительных штудий) гидронимы, обозначающих водные объекты на территории России, в том числе и связанные с Волгой и реками ее бассейна.
Географическая удаленность от Вьетнама стран Европы (в том числе России), безусловно, долгое время резко затрудняла получение вьетнамцами самых элементарных сведений об этих странах: даже через сотни лет спустя после эпохи Великих географических открытий такие представления оставались смутными.
Но причина этого заключалась не только в географии, но и в значительном различии культур, конфессий, языков. В истории культурных контактов Вьетнама с Европой возникала с той или иной степенью остроты проблема “взаимопереводимости” культур1. «Наличие именно культур (а не просто одной и единой культуры), – пишет В.Н.Топоров, – уже предполагает их “разность”, разнообразие и, очевидно, разные типы соотношения “своего” и “чужого” и по характеру и по
степени близости-удаленности, два полюса которой – тождество и различие»2. Различия между традиционной вьетнамской и русской культурами весьма значительны.
Взаимное познание вьетнамской и европейской культур проходит разные этапы и в его истории период второй половины XVIII-начала XIX в. занимает особое место как время ускорения этого процесса. Если в Европе тогда появляется ряд серьезных трудов о Вьетнаме3, то в самом Вьетнаме нарождается и крепнет интерес к Европе (как с позитивной, так и с негативной оценкой); этот интерес находит отражение в трудах вьетнамских авторов4, на страницах этих трудов возникают европейские топонимы и антропонимы. Важно уяснить как, какими путями, в какой культурно-исторической атмосфере и, не в последнюю очередь, в каком фонетическом облике, чем и как обусловленном, входят они во вьетнамские тексты того времени и какие процессы в культуре Вьетнама, в его отношениях с внешним миром они представляют.
Прежде всего можно констатировать, что в изучаемый период расширяющиеся землеведческие горизонты вьетнамской культуры приводят к изменению общего понятия о мире, точнее – о Земле. Великие мореплаватели открывали мир прежде всего, если не исключительно, для своих королей, своих соотечественников, может быть, для всех европейцев, то, вероятно, не имея четкого представления о «встречном течении»: ведь жители открываемых континентов и стран, конечно, тоже открывали для себя европейцев, Европу, а затем и европейскую культуру и науку.
В странах дальневосточного культурного ареала посредниками, передававшими, весьма выборочно, европейские научные знания, в частности – географические, были миссионеры-иезуиты. В 1601 г. в Пекин приехал будущий основатель католической миссии в Китае Матео Риччи (1552-1610), сумевший войти в доверие к императору династии Мин (1363-1644) Шэнь-цзуну (правил в 1573-1620 гг.), стал придворным астрономом и астрологом, положив начало длительной традиции: около двух веков при императорском дворе Срединного государства в качестве астрономов и астрологов состояли отцы-иезуиты5.
Важно отметить, что их трудами на китайском языке пользовались в странах дальневосточного культурного ареала. Знаменитый вьетнамский ученый и эрудит Ле Куй Дон6 (1726-1784) указывал в своем обширном труде «Стела до облаков с разделением на главы», представлявшем собой компендиум различных знаний, что эти иезуиты (Зато зойши) «преодолевали дальний путь в сто тысяч ли7, плыли по морю девять лет»8, впадая в явное преувеличение относительно длительности и дальности морского пути из Европы во Вьетнам. по словам Ле Куй Дона, они привезли с собой «астрономическую трубу», хронометр, сектант и другие приборы. «Рассуждают они о вселенной, об астрологии обстоятельно»9, – заключал вьетнамский ученый.
Именно с отношением к европейской науке с самого начала оказался связанным во Вьетнаме вопрос о накоплении положительных знаний и утверждении права на самостоятельное мышление. «Книги людей из Тэйзыонга (Западноокеании – Н.Н.) появились в самое позднее время, мысли их необычайны, – утверждал Ле Куй Дон. – Они многоопытны, в измерениях умелы, потому китайцы всецело в том им всецело доверяют и не смеют их порицать»10. Сама позитивная оценка европейских знаний во времена Ле Куй Дона была смелым шагом, поэтому он стремился сослаться на авторитеты, в частности, на эдикт китайского императора Цинской династии Ши-цзуна (правил в 1723-1736), в котором, в частности, говорилось: «Учение Западноокеании обожествляет Господа Небесного, т.е. не следует обычному. Но они (иезуиты. – Н.Н.) хорошо разбираются в астрологии, потому государство (китайское – Н.Н.) их использует»11. Для Ши-цзуна главным были астрологические предсказания.
Ле Куй Дон же делал акцент совсем на другом: «Мы – говорил он о себе, – по обыкновению читали их (иезуитов. – Н.Н.) книгу “Учение о карте Земли” и видим, что рассуждают они по части описания земель, о земном шаре, о горах, реках и морях, приливах и отливах, ветрах и дождях в большинстве случаев истинно»12. Упомянутый здесь труд “Учение о карте Земли”, написанный по-китайски, принадлежит перу иезуита (точнее, писчей кисти) Фердинанда Фербиста (1623-1688)13, который приехал в Китай сразу после маньчжурского завоевания, в годы правления первого императора новой Цинской (Маньчжурской) династии (1644-1911) Ши-цзу, т.е. в период 1644-1662 гг., и служил придворным астрономом и астрологом. К его труду Ле Куй Дон, как очевидно, отнесся с большим интересом и вниманием.
Вместе с тем, Ле Куй Дон мыслил в русле конфуцианского учения, но он пытался одновременно обосновать право на усвоение европейской науки. Он был склонен к мирному существованию конфуцианским догматизмам. Так, по тогдашним космологическим представлениям, идущим из древности, считалось, что квадратная Земля подвешена в пространстве за четыре конца, а над ней – круглый небосвод. Сохранившиеся старинные каменные надгробья, воспроизводят эту модель: сферическая поверхность накрывает квадрат. Ле Куй Дон же, говоря о шарообразности Земли, писал, по-видимому понимая, что то, как он толкует изречение Кунцзы (Конфуция), звучит здесь явной натяжкой: «Мы знаем, хотя Кунцзы и не говорил определенно, что Земля круглая, но, читая изречение “Четыре угла не скрывают все”, можно понять его в этом смысле. А посему рассуждение людей Западноокеании о шарообразности Земли не ново»14.
Для понимания хода мыслей Ле Куй Дона чрезвычайно важно отметить эту его позицию: он одновременно с интересом воспринимал новое, идущее из Европы, и с почтением относился к традициям конфуцианства. Поэтому он доверчиво цитировал китайскую книгу, сообщавшую такие “достоверные” сведения о Европе: «В тех краях во множестве водятся носороги, слоны, тигры, пантеры; люди живут охотой; выращивают также зерновые, зелень и клубневые»15.
Эта информация не вызывала у Ле Куй Дона сомнений потому, что она идеологизирована на конфуцианский манер. А китайский автор, у которого Ле Куй Дон заимствовал вышеприведенную цитату, руководствовался убеждением, что все не китайцы – варвары, дикари. Такой он и рисовал жизнь жителей Европы. Недаром один из основоположников конфуцианства философ III в. до н.э. Мэн-цзы говорил: «Я слыхал, что китайцы воспитывают варваров, но не слыхал, чтобы варвары кого-либо воспитали». Приводя эту цитату, И.С.Лисевич приходит далее к широкому обобщению: «В эдиктах китайских императоров, при упоминании западных соседей Китая, неоднократно говорится о них, как о существах диких подобных зверям и птицам»16. Для европейцев здесь отнюдь не было сделано исключения: известно, что послов европейских держав китайские власти представляли своему народу как посланцев вассальных варварских государств, прибывших к императорскому двору с данью и, стало быть, с изъявлением покорности. Именно об этом гласили надписи, сопровождавшие послов. Например, в 1793 г. на кораблях с миссией Макартнея на борту, следовавших по китайским водам, были подняты флаги, на которых красовалось: «Носитель дани из английской страны»17.
Все это объясняет, почему характеристика Европы, заимствованная из китайской книги, не вызывала сомнений у Ле Куй Дона18.
Тем более, что китайский автор сообщал о Европе и такие сведения, которые Ле Куй Дону были известны и без него (в связи с деятельностью католических миссионеров во Вьетнаме): «Письменность их особая. Народ поклоняется Господу Небесному, [в народе] никто не знает, что есть в Китае учения Конфуция, Шакьямуни, учение о дао (даосизм. – Н.Н.). Господь Небесный – первотворец, он создал человека и все, что есть вокруг. Они [жители Европы] строят храмы, чтобы устраивать общие моления»19.
Зато Ле Куй Дон счел нужным поведать о своих сомнениях, когда он обратился к сочинению Фердинанда Фербиста «Учение о карте Земли» и заимствовал оттуда сведения о четырех континентах: «Не знаю, истинно ли это, но хотел бы кратко выписать следующее»20.
Что же именно Ле Куй Дон счел нужным взять из трактата Фердинанда Фербиста “Учение о карте Земли”? Это прежде всего представление о четырех континентах на земном шаре: об Австралии упоминания нет, потому что во времена Ф.Фербиста капитан Абель Тасман и другие мореплаватели еще только открывали близлежащие к Австралии острова, не добираясь еще до самого пятого континента.
Современный вьетнамский литературовед Нгуен Лок выдвигает предположение о том, что во Вьетнаме Ле Куй Дон «был первым человеком, воспринявшим учение о шарообразности Земли, и, возможно, первым, кто узнал о ее четырех континентах – Азии, Европе, Африке, Америке»21. Эта гипотеза, безусловно, может быть с полным основанием подвергнута сомнению хотя бы потому, что, по крайней мере, с конца XVII в. начинаются, пусть редкие и единичные, поездки вьетнамцев в Европу, где они вполне могли в той или иной мере приобщиться к европейским научным знаниям.
Так, в январе 1688 г., возвращаясь из Сиама во Францию, супериор иезуитов Ташар прихватил с собой нескольких вьетнамских катехистов22, которых в ноябре того же года принял папа Иннокентий XI23. Сам Ле Куй Дон в «Книге записей о приграничном крае», завершенной в 1776 г., сообщал, что встретил в южной части Вьетнама искусного часового мастера, что было тогда величайшей редкостью в этой стране, как, собственно, и европейские часы. Между любознательным ученым и часовым мастером состоялся разговор, из которого Ле Куй Дон узнал, что его собеседник «сызмальства учился в стране Голландии, проучился два года – овладел профессией, может очень искусно изготовлять различные часы и подзорные трубы»24. Вероятно, этот вьетнамец (по имени Нгуен Ван Ту) обучился также голландскому языку (иначе бы он не смог овладеть своей профессией) и получил в Европе кое-какие знания о мире. Не говоря уж о том, например, что иезуит Александр де Роде (1591-1660), названный впоследствии «отцом вьетнамской католической церкви», вел беседы об астрономии с владетельным князем Чинем и подарил ему часы с боем, астрономические книги на китайском языке, а также астрономические инструменты25. Конечно, это лишь отдельные примеры, которых, по-видимому, было много.
Возвращаясь к гипотезе Ргует Лока, следует сказать, что Ле Куй Дон, по-видимому, все же не был во Вьетнаме «первым человеком, воспринявшим учение о шарообразности Земли» и узнавшим о четырех континентах. Заслуга Ле Куй Дона, очевидно, состоит в другом: он тщательно осмысливал и письменно зафиксировал эти новые представления в своем труде «Стела до облаков, разделенная на главы».
Надо сказать, что и после Ле Куй Дона даже элементарные астрономические и географические сведения долгое время мало кому были известны во Вьетнаме. Так, в самом начале ХХ в. факт шарообразности Земли все еще не был общепризнанным в среде тогдашней интеллигенции – ученых-конфуцианцев. Высмеивая конфуцианского книжника, погрязшего в «ученом невежестве», анонимный вьетнамский поэт писал в то время:
Земля кругла и движется она,
А он твердит: «Квадратная она, и вон стоит
всегда на месте»26.
Точно так же тот же самый поэт выставлял на посмешище защитников обветшалых идей:
Еще и не ведают, как зовется
каждая из пяти частей света,
А ругают других дикарями,
считают себя просвещенными27.
Как же зовется у Ле Куй Дона каждая из четырех частей света? Поскольку он следует Ф.Фербисту, т.е. европейской традиции, речь идет о номинации в соответствии с этой традицией. Уже Фербисту пришлось при передаче в китайском тексте принятых в Европе топонимов (в том числе, макротопонимов) осуществить процесс их адаптации в соответствии с законами фонетики китайского языка и китайской иероглифики. Затем Ле Куй Дон прочитал эти европейские названия, зафиксированные Фербистом в китайских иероглифах, на вьетнамский манер: т.е. он воспользовался традиционным вьетнамизированным чтением иероглифов. Причем Фербист, который, по всей вероятности, опирался на опыт своих предшественников – иезуитов-астрономов и астрологов, трудившихся у китайцев в придворной императорской обсерватории со времен Матео Риччи, при передаче топонимов, зафиксированных на европейских картах, наглядно продемонстрировал два основных подхода. Во-первых, он прибегал к топонимической кальке, и, во-вторых, к фонетической передаче (по необходимости, приблизительной и искаженной), что теперь и вызывает в ряде случаев дополнительные трудности при попытках их идентификации и этимологизации. Соответственно эти два подхода сохранились, безусловно, и в тексте Ле Куй Дона.
В случае калькирования в его тексте прекрасно сохраняется очень важная в этих случаях семантика как составных частей, так и топонима в целом. Таких топонимических калек у Ле Куй Дона немного. Например: Бангхай (лед + море) – Ледовитый океан; Диачунгхай (земля + середина + море) – Средиземное море28. Эти названия и по-русски являются кальками с соответствующих онимов на латыни или других европейских языках.
Можно предполагать, что Фербист, которому следовал Ле Куй Дон, пользовался также и португальскими географическими картами, так как в то время они имели высокую репутацию, а во-вторых, Фербист приехал в Китай через Лиссабон, получив там разрешение на миссионерскую деятельность в странах Востока, соответствующие инструкции и материалы.
Большинство названий Фербист передавал фонетически и со значительными искажениями. Искажения еще более усугублялись от вьетнамизированного прочтения таких уже искаженных топонимов Ле Куй Доном. В результате вот как выглядят у него названия четырех частей света.
Азия – Атэа (ср.: кит. Ясия), о которой у Ле Куй Дона сказано не без гордости, что «под небесами это самый большой континент, здесь раньше, чем где-либо, народилось человечество, [конфуцианские] святые мудрецы также родились здесь»29. Конфессиональная принадлежность давала знать о себе и при краткой характеристике основных особенностей азиатского континента. Среди них отмечено, в частности, число расположенных на нем государств – более ста30, что вполне могло соответствовать действительности, если учесть тогдашнюю раздробленность такой страны как, например, Индия, также множество существовавших в то время княжеств, ханств, султанатов, эмиратов и т.п.
Примечательно, что особо выделено Срединное государство – Чунгкуок (ср.: кит. Чжунго) как «самое большое», тогда как Япония (Нятбан; ср.: кит. Жибэнь) не попала совсем в число значительных азиатских стран, она только упомянута в качестве восточной границы Азии31. Безусловно, Ле Куй Дон следовал иезуиту Ф.Фербисту, а тот выражал позицию папского престола. Несомненно, начиная с 40-х гг. XVI в. в течение целого столетия в Апостольской столице считали Японию важнейшей страной на Дальнем Востоке еще и потому, что миссионеры делали там явные успехи (историки говорят о «католическом веке» в Японии)32 и, казалось, близка христианизация этой страны, после чего менее крупные страны региона будут вынуждены сами принять католичество33. Но в 1639 г. все европейцы были окончательно выдворены из Японии, ее правители стали неуклонно проводить политику закрытых дверей. Негативное отношение к Японии стало естественной реакцией Ватикана.
Возможно, текст Фербиста, а вслед за ним и Ле Куй Дона отражал эти настроения.
Между тем знаменательно, что макротопоним Атэа прижился во Вьетнаме. В начале ХХ в. он, например, зафиксирован в названии популярного произведения анонимного поэта “Атэа ка” (1906): это название (“Песнь Азии”) составлено из Атэа + ка (песнь). Атэа мы найдем в «Кратком и ханьско-вьетнамском словаре» Дао Зюи Аня, изданном в 1932 г. (стереотипное издание – 1951 г.)34. (Мы будем называть его словарем Дао Зюи Аня 1932 г.). Но фактически этот макротопоним в современном вьетнамском языке употребляется только в сокращенном виде: А. В полном виде он воспринимается уже как архаизм.
Африка в тексте Ле Куй Дона обозначена как Аматлиа (ср.: современное широкоупотребительное сокращение Фи); также указано, что это «третий континент под небесами», «стран там, больших и малых, насчитывается свыше ста на земле этой много просторных полей»35. Макротопоним Аматлиа распространения не получил и во вьетнамском языке не удержался.
«Четвертым континентом под небесами»36 обозначена Америка – Амаклиза (этот макротопоним распространения не получил; ср.: современное широкоупотребительное сокращение Ми). У Ле Куй Дона упомянуто, что существуют Америка Южная и Америка Северная, которые «соединяются горной цепью, протянувшейся вдоль моря»37.
Мы же особо остановимся на Европе, которая в тексте Ле Куй Дона представлена в качестве «второго континента под небесами» (после Азии) и обозначена как Эулаба (ср.: кит.: Оулоба)38. В такой же форме (Эулаба) это слово зафиксировано и в словаре Дао Зюи Аня 1932 г.39 Ныне широкоупотребительным является только сокращение: Эу.
«Всего на этом континенте расположено выше 70 стран»40, – говорится у Ле Куй Дона (Такое число, учитывая, например, огромное множество германских княжеств в то время, вполне правдоподобно) и далее он перечисляет двенадцать «самых больших стран»41: Тэйбаниа (Испания; современное употребительное, в том числе и в словаре Дао Зюи Аня, 1932 г. – Тэйбання42); Фэтлангсат (Франция; в словаре Дао Зюи Аня 1932 г. – Фаплантэй43; там же современное широкоупотребительное сокращение – Фап44; были употребительны также Фаланса и Фулангса45, ставшие теперь архаизмами); Дайлиа (Италия; в словаре Дао Зюи Аня 1932 г. – Идайлёй46; современное широкоупотребительное сокращение – И; в последнее время употребительно Италиа47); Ниетниманиа (Германия; в словаре Дао Зюй Аня 1932 г. – Дыкчити48; современное широкоупотребительное сокращение – Дык); Онгзалиа (Англия; в словаре Дао Зюи Аня 1932 г. – два макротопонима – Анькатлёй и Анькатьлан49; современное широкоупотребительное сокращение – Ань); Баланиа (Польша; в словаре Дао Зюи Аня 1932 г. и современное Балан50); Фэтландиа (Финляндия; в словаре Дао Зюи Аня 1938 г. и современное – Фэнлан51); Дайниа (Дания; в словаре Дао Зюи Аня 1932 г. и современное – Данмать52); Туйэттэа (Швеция; в словаре Дао Зюи Аня 1932 и современное – Тхюидиен); Натватняа (Норвегия; современное – Науй); Атьлактэа (Австрия; ср.: устаревшее – Аодиалёй53; современное широкоупотребительное сокращение – Ао).
И, наконец, завершает этот ряд тоже очень искаженный фонетически, но все же без особых затруднений идентифицируемый макротопоним Мактыкхамата54. Идентификации его способствует тот факт, что в течение длительного времени еще в ХХ в. название столицы России по-вьетнамски передавалось как Мактыкхоа55, что выходит к китайскому Мосыкэ56. Уже потом, в последней четверти ХХ в., по мере усиления взаимных русско-вьетнамских контактов и по мере того, как во Вьетнаме формировалась интеллигенция, хорошо знакомая с русским языком и русской культурой, появился вьетнамский астионим, фонетически значительно более близкий к русскому оригинальному звучанию, – Матскова или даже Маскова57.
Итак, ряд названий европейских стран, приводимый в труде Ле Куй Дона, завершает Мактыкхамата, т.е. Московия, как в XVI-XVII вв. было принято в Европе именовать Россию, например, в знаменитых записках Сигизмунда Герберштейна, побывавшего на Руси в качестве посла в 1517 и 1526 г.58 Герберштейн, судя по карте (гравюра А.Киршфогеля 1546 г.), приложенный к его книге, именовал Moscowia не только страну Россию, но и город Москву59. «Итак, город Московия (Moscowia), – разъяснял сам С.Герберштейн, – глава и столица Руссии, и самая область, и река, которая протекает по ней, носят одно и то же имя: на родном языке народа они называются Москвой (Mosqua)»60.
Таким образом, благодаря Ле Куй Дону в 1773 г. во Вьетнаме, вероятно, впервые был письменно зафиксирован (пусть и в заметно фонетически измененном виде) топоним, обозначавший и Россию (Московию), и город Москву, имя которого к тому же восходит, как справедливо полагают, к первичному гидрониму (гидроним старше названия города)61 – к названию реки волжского бассейна, на которой стоит одноименный город Москва.При определении границы Европы и Азии в труде Ле Куй Дона упомянуты два гидронима: Дайнайха (река Дайнай) и Макадитьхо дайхай (Великое море – озеро Макдить)62. Идентификация этих гидронимов представляет определенные трудности, но она все же облегчается, прежде всего, указанием на географическое положение указанных объектов, а именно – у восточных пределов Европы. Учтем, что тогдашние представления о ее границах, однако, отличаются от современных.
Река Дайнай (кит. Данай) – это, по всей вероятности Дон, который на западноевропейских картах обозначался тогда как Танаис, что зафиксировано еще у Геродота63.
Характерно, что старинные европейские картографы, когда дело касалось экзотических для тогдашней Западной Европы топонимов, нередко наносили на карту сразу несколько разных вариантов названий.
Это обстоятельство способно помочь нам идентифицировать другой гидроним – великое море – озеро Макадить, под которым, как можно догадаться, имеется в виду Каспийское море. Но вся трудность в том, как конкретно этимологизируется лимноним, зафиксированный в труде Ле Куй Дона? Для этого следует прежде всего привести китайское чтение иероглифов, его составляющих: Мояди. Поскольку, безусловно, Фербист пользовался европейскими, предположительно, португальскими картами, то Мояди можно этимологизировать, имея в виду, что это словосочетание восходит к названию на португальском языке или латыни. Мо (вьетнам. мак) – это португальское тач или латинское таче (море). Полезно также иметь ввиду следующее наблюдение авторитетного специалиста: «В источниках и литературе о Каспийском море и Прикаспийских областях содержится более 70 названий Каспийского моря, произведенных от народов, стран и даже городов, расположенных на его берегу или на недалеком от него расстоянии»64. Вероятно, был и лимнаним восходящий к одному из названий Волги.
На карте, например, приложенной к запискам о Московии Сигизмунда Герберштейна, даны сразу греческое, русское и “татарское” (tartar), т.е. тюркское название Волги. Греческое – Rha, имеющее источником «Географию» Птолемея, которое, предположительно этимологизируется из мордовского (т.е. угрофинского) языка; тюркское – Edel (река); русское – Nolga. Таким образом, в западноевропейской картографии XVI-XVII вв. бытовали все эти три различных по происхождению гидронима. Что касается тюркского названия, то обратим внимание, что известны его варианты – в том числе чагатайские Атил, Адил65.
Возвращаясь к компоненту рассматриваемого лимнонима яди, можно вполне обоснованно предположить, что он этимологизируется от Адил (Атил, Итиль, Edel); тем более, что согласных в конце слога (кроме носового н и смягченного н) законы китайской фонетики не допускают: финаль л вследствие этого отпала. А во вьетнамском чтении, мы это уже знаем, яди звучит как адиты. Таким образом, Макадить – это Mar Adil (Адилское, т.е. Волжское море). Вместо Adil могут быть другие варианты тюркского названия Волги, в том числе и варианты, возникшие вследствие его искажения европейцами.
Тем самым, есть серьезные основания видеть в лимнониме, приведенном Ле Куй Доном, не только одно из многочисленных названий Каспийского моря, но одновременно в его структуре выявить компонент, который представляет собой не что иное, как хорошо всем знакомый гидроним – тюркское название Волги66.
Сложными путями проникали во Вьетнам в то время (но все-таки проникали!) топонимы, обозначавшие различные природные и рукотворные объекты на территории России. Топонимы были различными по своему происхождению и источникам – не только русские, но и тюркские, и мордовские (угро-финские). собранные воедино европейскими картографами, они прошли сложную адаптацию в Китае, а затем во Вьетнаме, что придало им новый, весьма измененный фонетический облике, из-за чего возникают заметные трудности при их идентификации.
Выше мы упоминали о макро-топониме Тэйзыонг (Западноокеания; Западный океан, западноокеанский), который употреблял и Ле Куй Дон в значении Европа. То же значение, по всей вероятности, топоним имеет, выступая в качестве компонента в названии книги, которая создавалась в конце XVIII-начала XIX в. четырьмя вьетнамскими авторами: «Тэйзыонг Зато билюк» («Книга потаенного о западноокеанской вере во Иисуса»), хотя современные публикаторы этой книги считают, что окказионально Тэйзыонг по тексту может быть идентифицирован с Италией; последнее, однако, представляется спорным.
Совершенно иной характер носят европейские топонимы и антропонимы, которые мы встречаем в «Книге записей разных дел» вьетнамского пресвитера Филиппе Биня (1759-1832?), написанной по-вьетнамски67, завершенной в Лиссабоне в 1822 г.68 Дело в том, что Ф.Бинь представлял, по сравнению с Ле Куй Фоном, уже качественно новый тип личности, воспитанный на средневековой культуре Вьетнама, но основательно приобщившейся к европейской культуре на исходе века просвещения и на пороге века пара и электричества. Вьетнамец Ф.Бинь, вступивший в острый конфликт со своим священноначалием (епископами) во Вьетнаме и Макао, в 1796 г. прибыл в Лиссабон искать защиты у португальской короны, которая, еще согласно папской булле 1508 г., официально считалась покровительницей католиков в странах Востока. Бинь был официально принят при португальском дворе в качестве «посланника христиан Аннама», он прожил в Португалии свыше тридцати пяти лет и, по всей вероятности, там и похоронен.
Ступив на берег реки Тэжу, Бинь был исполнен стремлением познавать новый для него мир, португальскую культуру и Португалию, в которой он видел представительницу Европы. Символичны его первые покупки из собственных скудных средств в Лиссабоне: он купил португальские книги, увеличительное стекло («чтобы рассматривать карту» (Кн., с.321), подзорную трубу. Он, носитель своей родной традиционной вьетнамской культуры, оказался в совершенно иной среде. Европейский быт и культуру он основательно узнал не через посредников, а на собственном опыте. Ему было интересно все – улицы и дома Лиссабона, школы и врачебная практика, одежда и пища португальцев, библиотеки и типографии, ветряные мельницы и мануфактуры, внешняя и внутренняя торговля Португалии, литореи и страховые общества, португальский быт, обычаи и обряды жизненного цикла, особенно погребальные обряды, и, разумеется, португальский королевский двор, где он был принят и обласкан королем Доном Жуауном VI, а также бурные события в Европе того времени, непосредственно его задевавшие. К тому же, что очень важно, Бинь знал европейские языки – прежде всего, конечно, португальский, но также латынь и испанский; вероятно, мог разбирать итальянские тексты.
Хотя Бинь непосредственно читал европейские карты, он именовал части света не принятыми в европейской науке макротопонимами, а словами, идущими скорее от вьетнамской народной традиции, от разговорного языка. в отличие от Ле Куй Дона, который, как мы видели, вводил европейские названия континентов, но сам, следуя старинному обыкновению, использовал наименование Тэйзыонг для обозначения Европы, Бинь широко употреблял в этом смысле слова Фыонг Тэй (Запад), для обозначения Африки – Фыонг Нам (Юг), для обозначения Азии – Фыонг Донг (Восток) Тхезай мёй (Новый свет), прибегая к кальке с латыни или португальского, По-видимому, в его номинации континентов сказывалось общая близость «Книги записей разных дел» к стилистике разговорной речи.
Названия стран Европы Ф.Бинь переносил в свою «Книгу» в их португальском фонетическом и графическом обличьи. Этот новый для передачи европейских онимов принцип был прост лишь на первый взгляд, потому что требовал знакомства с европейскими языками, европейской онамастической традицией. Он, безусловно, являлся весьма перспективным (о чем свидетельствует современная онимастическая практика во Вьетнаме), потому что такая передача исключала сколько-нибудь серьезные фонетические искажения в угоду фонологическим принципам, свойственным вьетнамскому языку. Кроме того, она заключала в себе еще такой существенный момент: передаваемые этим путем онимы оказывались вне вьетнамской фонетической системы музыкальных тонов (во вьетнамском языке их шесть), имеющих смыслоразличительное значение.
По указанному выше принципу в «Книге» Биня передаются все названия европейских стран: Portugal (Португалия), Ingleterra (Англия), Prussia (Пруссия) и т.д. Исключение составляет лишь одно название – Phalansa (Франция). Оно было во Вьетнаме широкоупотребительным уже в конце XVIII в. и восходит к вьетнамской народно-разговорной фонетической адаптации португальского слова França (Франция). Это еще одно напоминание о роли португальского языка в странах Южных морей, где он в течение веков играл роль lingua franca – языка межнационального общения.
Слово Russia в «Книге» Биня употребляется в значениях: Россия; русский. Как очевидно, бытовавший в Европе XVI-XVII вв. топоним Moscowia к этому времени изжил себя, превратился в архаизм.
В “Книге” Биня легко заметить одну особенность: автор стремился не перегружать текст европейскими онимами, которые мало что говорили тогдашнему вьетнамскому читателю, к которому это произведение и было обращено. Поэтому, например, при необходимости сказать о столицах европейских государств, Бинь старался не упоминать или очень редко упоминать их названия. Хотя он много повествует о Лиссабоне и своей жизни в этом городе, но в текст «Книги» вставляет слово Lisboa (читается Лижбуа; порт. Лиссабон) в редчайших случаях. Кроме него он приводит еще названия всего лишь нескольких европейских столиц: Madrid, Roma, Paris.
Вместо же астионима Лижбуа, который, безусловно, должен был бы мелькает все время на страницах его «Книги», Бинь значительно охотнее прибегает к другому, весьма оригинальному и доходчивому (для тогдашних вьетнамских читателей) способу выражения этого понятия – он пишет: Ke Cho nuoc Portugal (или окказионально – просто Ke Cho). Разберемся в структуре этого топонима. Nuoc Portugal – страна Португалия. А вот Ke Cho (Кечё) требует более пространного пояснения. Дело в том, что большинство населенных пунктов в традиционном Вьетнаме (почти исключительно деревни) имели обычно два названия – официальное (иероглифическое) и народно-разговорное с компонентом ке69. У столицы Вьетнама (современного Ханоя) было в конце XVIII в. (да и раньше) официальное название Thang Long (Тханг лаунг – Взлетающий Дракон), которое скорее свойственно письменной речи и вообще высокому ее стилю. Тогда как разговорная стихия предпочитала неофициальное Кетё (поселение + рынок; букв. – Рыночное поселение). Каждое из двух названий выражало разные ипостаси одного и того же города: Тханг лунг – феодально-государственную, а Кетё – торгово-ремесленную. Для жителей тогдашней столицы и окружающих ее мест, очевидно, было чрезвычайно существенно, что этот город периодически превращался в грандиозный рынок, о чем писал в конце XVII в. английский метис Сэмуэл Барон, утверждая, что город Кетё «может по своей территории сравниться со многими городами Азии; он превосходит большинство из них по количеству населения, особенно в первый и пятнадцатый день лунного месяца, которые являются рыночными днями, или днями большого базара, когда народ из соседних деревень стекается сюда в невероятном количестве»70.
У Биня, склонного в своей «Книге» к стилю разговорной речи, чисто вьетнамское ходовое Кетё превращается в имя нарицательное со значением столица, не имеющее однако, смыслового оттенка некоторой торжественности, которым характеризуется вьетнамское слово kinh do (столица), заимствованное из китайского: оно встречается (но крайне редко) на страницах «Книги»71 (Кн., с.522). Очевидно, что очень вьетнамское, демократичное, “простецкое” Кетё Биню было милей. На с.523 «Книги» он употреблял это слово уже во множественном числе, что следует считать неоспоримым признаком использования его в качестве имени нарицательного: «эти кетё (столицы – Н.Н.) Запада».
О столице России (тоже кетё!), но не Петербурге, а Москве, Филиппе Бинь упоминает в связи с наполеоновским походом войска «двунадесяти языков» на восток от Немана. Приведем полностью обширную цитату из «Китая», потому что это живой голос вьетнамца, волей судеб оказавшегося тогда на крайнем западе Европы, ставшего современником Отечественной войны 1812 г. и искренне сочувствовавшего и радовавшегося успехами России. И простим ему некоторые оценки, расходящиеся с выводами современной исторической науки, например, о значении русских морозов в разгроме Наполеона: ведь Бинь заносил в свою «Книгу» то, что тогда звучало в лиссабонских разговорах и пересудах, что печатали в «Газета де Лижбуа».
Французский государь решил сам лично двинуться в поход и повести за собой королей и князей – своих родственников вместе с армиями Запада; когда достигли они намеченных мест, то русский государь бой не принял, а повелел отступать; французский государь занял Кетё (столицу – Н.Н.), множество провинций и думал уже, что дойдет до самого Китая; ежедневно слал он донесения, что, мол, достиг такого-то [города], добрался еще до другого, захватил одну, провинцию, потом – другую. Руссия делала вид, что напугана, потому что не была расположена дать сражение летом, намеренно дожидаясь зимы, потому как там бывают такие жестокие морозы, что люди Запада их не выдерживают; осечки здесь не вышло: Руссия тогда нанесла модные удары – кому хотели [они], тому рубили голову, кого хотели взять в плен, того захватывали, потому что у воинов Запада коченели руки и не могли держать сабли72, потерпели [они] поражение, потеряли все войско и много генералов. Дальше короли и князья тот час сбежали, а Бонапарте кинулся в Фалансу (Францию. – Н.Н.); тогда русский государь с войском, преследуя его, вошел в Кетё город Париж (Кн. с.210-211).Париж, «город-светоч», прагматичным Бинем превращен в рыночное поселение, как и Москва. Вероятно, неслучайно в «Книге» повторяется этот снижающий статус «города-светоча» ономастический комплекс (Кетё город Париж) – Францию, особенно наполеоновскую Францию, Бинь, мягко говоря, недолюбливал. Тогда как Кетё, употребленное для обозначения Москвы, звучало нейтрально. Вряд ли Бинь зная, что в те времена Москва имела репутацию именно крупного торгового центра с оживленной уличной торговлей и название кетё было не так уж противоречило ее тогдашней сути.
Точно также торговлей особенно славился тогда город в России, который не имеет номинации в «Книге», но который можно легко идентифицировать в силу его уникального географического местоположения и функций в российско-китайских торговых отношениях того времени.
Биня, безусловно, занимали международные связи и, в частности, российско-китайские взаимоотношения. Он с позиций мудреца судил об обстановке непрерывных военных столкновений и политических интриг в Европе эпохи наполеоновских войн, которая была высшим пиком в истории «бесконечных семейных ссор»73 западноевропейских стран, по выражению Арнольда Тойнби, одного из замечательных представителей западной историософии. Бинь противопоставлял европейским неурядицам мирное сосуществование двух соседей – Китая и России: «Государь страны Великая Мин74 (Китая. – Н.Н.) и российский государь уважают друг друга, не то что западные (европейские. – Н.Н.) страны, которые то воюют друг с другом, то мирятся будто в Аннаме (Вьетнаме. – Н.Н.) мальчишки, пасущие буйволов» (Кн., с.179). В этом высказывании автор, пожалуй, достиг уровня мудрости, заданного многовековой традицией этико-политической мысли стран Дальнего Востока, а приведенный для сравнения образ из вьетнамского деревенского быта придает его словам колорит и резкость75.
Линию правителей России на поддержание мира с Китаем, которую вполне разделяли при императорском дворе в Пекине, Бинь уловил очень чутко. Напомним, что в те времена императрица Екатерина II писала о китайском императоре, по ее выражению, как «о моем милом и церемонном соседе с маленькими глазками». Писала шутливо, но с определенной политической симпатией. И позднее царское правительство придерживалось той же политики. Романист Н.Задорнов имел основания приписать Николаю I категорический приказ, адресованный генерал-губернатору Сибири Н.Н.Муравьеву: «Помни, Россия и Китай должны жить в вечном мире!»76.
А мир обеспечивает взаимная заинтересованность в выгодной торговле, – эту мысль точно выразил Бинь в своем рассуждении о Кяхте и ее значении, хотя астионим Кяхта в его тексте отсутствует: «Народу в царстве русского государя 50 миллионов, его земля граничит со страной гуннов (хунгно)77, потому этот государь основал в приграничье город, чтобы люди страны Великая Мин и люди хунгно приезжали туда торговать с народом его (русского государя. – Н.Н.); причем обе стороны получают выгоду (и никогда не враждуют друг с другом)» (Кн., с.179). Эти рассуждения Биня удивительно перекликаются с мыслями его современника А.Н.Радищева, изложенными в «Письме о торге китайском», написанном в сибирской ссылке: автор «Гикома» утверждал, что русско-китайская торговля по объему значительно превосходила кантонскую торговлю англичан, португальцев и французов.
Некоторая идеализация русско-китайских отношений у Биня, вероятно, была вызвана его размышлениями о возможности сосуществования, и мирного сотрудничества европейского и азиатского государства. Он пытался, тем самым, осмыслить пограничную роль России в отношениях со странами Азии. Этот «посланник христиан Аннама» смотрел далеко в будущее.
С размышлениями Биня о позитивной роли России в эпоху наполеоновских войн связано упоминание в «Книге» русских антропонимов.
Русские антропонимы, встречающиеся в «Книге» Биня – имена одной царицы и двух царей. Эти антропонимы представляют здесь три различные национальные онимастические традиции. Екатерина II (Catharina) упомянута как мать цесаревича Павла (Кн., с.174), ее имя перенесено в «Книгу», по-видимому, из итальянского текста, рассказывавшего о приезде цесаревича в Рим, где он был принят папой Пием VI и подарил его святейшеству шубу. Бинь счел нужным указать, что «обо всех этих событиях напечатано в книге, дабы под небом все о них ведали» (Кн., с.175). Павел упомянут еще, в частности, в связи с суворовским итальянским походом (Кн., с.175). Форма его имени в «Книге» – Bao Loc представляет собой вьетнамизированную адаптацию португальского Paulo. А имя чаще других упоминаемого в «Книге» Биня Александра I, антогогониста Наполеона (Bonaparte, как весьма неуважительно именовал его Бинь), дано во французском варианте – Alexandre.
Таково разнородное происхождение русских антропонимов в «Книге» Биня. Оно демонстрировало широту европейских источников информации, к которым прибегал Бинь.
Суммируя сказанное, можно констатировать, что уже во второй половине XVIII-начале XIX в. во вьетнамской ономастической системе сформировались разные принципы и подходы в усвоении европейских онимов, оказавшиеся актуальными также и в ХХ веке. Тогда же вьетнамцы начали впервые осваивать некоторые (но весьма важные) русские топонимы и антропонимы.
1. См.: Топоров В.Н. Россия и Япония на встречных путях // Народы Азии и Африки. 1989, № 5, с.47.
2. Там же.
3. Назовем в качестве примера несколько книг: Richard. Histoire naturelle civile et politique du Tonkin. Vol.I-II. Paris, 1778; Barrow J. A voyage to Cochinchina in the years 1792-1793. London, 1806; Bissachere (de La). Etat actuel du Tonkin, de la Cochinechine et des Royaumes de Cambodge, Laos et Ladho. Vol.I-II. Paris, 1812.
4. Отметим знаменательное совпадение: в Европе в это время формируются представления о мировой культуре и мировой литературе. В рукописях Гёте термин Weltliteratur (мировая литература) появляется в 1827 г. В 1817 г. Гёте работает над «Западно-восточном диване», в котором стремился, по его словам, «радостно связать Запад и Восток». См.: Кессель Л.М. Гете и «Западно-восточный диван». М., 1973, с.29.
5. См.: Rodrigues, Franciso. Jesuitas Portugueses Astromonos na China (1583-1805). Porto, 1925.
6. Ле Куй Дон выделяется особо среди вьетнамских ученых эпохи средневековья. Он был удачлив в своей карьере сановника, был удостоен высоких титулов, званий и чинов, ездил с посольством в Китай, где встречался со многими образованными людьми Китая и Кореи, в том числе с Хон Гэхи, видным деятелем корейского движения сирхак (“За реальные науки”). Возможно, что из своей поездки в Китай он привез ценные книги, в том числе – европейских авторов на китайском языке. Как все образованные люди Вьетнама, он писал стихи, ритмическую прозу, но славу ему доставили его научные труды по истории, географии, философии. Он составлял различные изборники и антологии.
7. Ли – китайская мера длины, более 500 м.
8. Le Quy Don. Van dai loai ngu (Стелла до облаков, разделенная на главы). T.I. Ha-noi, 1962, tr.180.
9. Ibid.
10. Ibid., p.95-96.
11. Ibid., p.180.
12. Ibid.
13. Иезуит Фердинанд Фербист выступал под псевдонимом Наньхуайжэнь. См.: Cao Xuan Huy. Loi gioi thieu (Предисловие) // Le Quy Don. Van dai loai ngu, tr.31.
14. Le Quy Don. Van dai loai ngu, tr.88.
15. Ibid., p.177.
16. Лисевич И.С. Среднеазиатские влияния в китайской классической литературе // Изучение китайской литературы в СССР. М., 1973, с.11.
17. История Китая с древнейших времен до наших дней. М., 1974. С.188.
18. Странную форму принимали в XVI-XVII в. и традиционные связи Китая с соседними странами. «Эти связи феодальные правители Китая по-прежнему строили в духе господствовавшего конфуцианского представления о неизменном превосходстве “Срединного государства” над другими, якобы “варварскими” народами. Мирные контакты с соседями минский двор рассматривал как отношения с “вассалами”, а торговлею с ними – как присылку “дани” и ответные подарки “сына неба”» (История стран зарубежной Азии в средние века. М., 1970, с.469).
Характерно, что китайцы крайне неохотно признавали общую конфессиональную принадлежность представителей соседних народов к конфуцианству.
19. Le Quy Don. Van dai loai ngu, p.177.
20. Ibid., p.180.
21. Nguyen Loc. Le Quy Don // Tic dien van hoc (Литературный словарь). T.I. Ha Noi, 1983.
22. Катехист – духовный сан в католической церкви некоторых восточных стран: Катехисты преподавали катехизис – наставление в христианской вере.
23. См.: Берзин Э.О. Католическая церковь в Юго-Восточной Азии. М., 1966, с.96-97.
24. Le Quy Don. Toan tap (Полное собрание сочинений). T.I. Ha Noi, 1977, tr.328.
25. См.: Берзин Э.О. Указ. соч., с.36.
26. Hop tuyen tho van Viet Nam (Антология вьетнамской литературы). T.IV. Ha-noi, 196 , tr.614.
27. Ibid., p.615.
28. См.: Le Quy Don. Van dai loai ngu, tr.181.
29. Ibid.
30. Ibid.
31. Ibid.
32. См.: Скворцова Е.Л. “Христианский век” в Японии. К проблеме взаимодействия национальных культур // Человек и мир в японской культуре. М., 1985, с.118-134.
33. См.: Roland Jacques. Le Portugal et la romanisation de la langue vietnamienne. Faut-il reecrir l’histoire? // Revue d’Histoire d’Outre-Mer. Paris, 1998, t.85. № 318, p.21-54.
34. См.: Dao Duy Anh. Gian yeu Han-Viet tu dien (Краткий ханьско-вьетнамский словарь). T.I-II. Hue, 1932. Этот словарь был в точности воспроизведен факсимильным способом в издании 1951 г. издательством Миньтан в Париже. Я пользуюсь изданием 1951 г.
35. Le Quy Don. Van dai loai ngu, tr.181.
36. Ibid., tr.182.
37. Ibid.
38. Ibid., tr.181.
39. Dao Duy Anh. Gian yeu… T.I, tr.19.
40. Le Quy Don. Van dai loai ngu, tr.181.
41. Ibid., tr.181.
42. Dao Duy Anh. Gian yeu… T.II, tr.241.
43. Ibid., tr.100.
44. Ibid., tr.99.
45. Dao Duy Anh. Phap-Viet tu-dien (французско-вьетнамский словарь). Paris, 1952, tr.1943. Этот словарь был завершен составителем в 1936 г.
46. Dao Duy Anh. Gian yeu… T.I, tr.411.
47. Глебова И.И., Соколов А.А. Вьетнамско-русский словарь. М., 1992, с.790.
48. Dao Duy Anh. Gian yeu… T.I, tr.318.
49. Ibid., tr.10.
50. Ibid., tr.20.
51. Ibid., t.II, tr.108.
52. Ibid., t.I, tr.246.
53. Ibid., tr.11.
54. Le Quy Don. Van dai loai ngu…, tr.181.
55. Dao Duy Anh. Gian yeu… T.I, tr.540.
56. Чэнь Чан-хао и др. Русско-китайский словарь. М., 1952, с.934.
57. Глебова И.И., Соколов А.А. Указ. соч., с.791.
58. Хорошкевич А.А. Сигизмунд Герберштейн и его «Записки о Московии» // Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988, с.21.
59. См.: Herberstain, Sigmund von. Moscowia. Weimar, 1975.
60. Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988, с.129.
61. См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Перевод с немецкого и дополнения О.Н.Трубачева. Т.II. М., 1986, с.660.
62. Le Quy Don. Van dai loai ngu, tr.181.
63. См.: Фасмер М. Указ. соч. Т.I. М., 1986, с.528.
64. Логашева Б.-Р. Из топонимии Каспийского моря // Ономастика Поволжья. Материалы Седьмой конференции по ономастике Поволжья. М., 1997. С.197.
65. Фасмер М. Указ. соч. Т.I, с.337.
66. Калмыцкое название Волги – Иджил, по-видимому, произошло от тюркского.
67. Бинь широко пользовался латинизированной письменностью (куокнгы), созданной для вьетнамского языка еще в первой трети XVII в. Орфография Биня более португализирована, чем современная вьетнамская латиница. При написании этой статьи я пользовался факсимильным изданием рукописи Биня: Philiphe Biuh. Sach so sang chep cac vieo (Книга записей разных дел). Da lat, 1968. Ссылки на это издание в данной статье даются так: (Кн., с.1).
68. Филиппе Бинь оставил большое и ценное рукописное наследие. Оно включает вьетнамско-португальские словари, сочинения по истории Вьетнама и католических миссий на Востоке, стихи, переводы, богослужебные книги, агиографию и др.
69. См.: Никулин Н.И. Вьетнамская теонимия: Онг Дог и Фу Донг (Зяунг) // Онамастика Поволжья. Материалы Седьмой конференции по ономастике Поволжья. М., 1997, с.100-102.
70. Цит. по: Шено, Жан. Очерк истории вьетнамского народа. Перевод с французского. М., 1957, с.66.
71. Для того чтобы подчеркнуть изысканность в стиле поведения жителей столицы Тханглаунга (Кетё), во Вьетнаме и в наши дни ее называют Чанган (кит. Чанъань), как бы сравнивая со столицей Китая эпохи династии Тан (618-906).
72. Справедливости ради отметим, что руки коченели не только у солдат наполеоновской армии. Приведем в подтверждении цитату из записок Н.А.Дуровой. Она описывает бой, произошедший еще до Бородина: «Эскадрон наш ходил несколько раз в атаку, чем я была очень недовольна: у меня нет перчаток, и руки мои так окоченели от холодного ветра, что пальцы едва сгибаются» (Дурова Н.А. Кавалерист-девица. Происшествие в России // Избранные сочинения кавалерист-девицы Н.А.Дуровой. М., 1983. С.174).
73. Тойнби, Арнольд. Цивилизация перед судом истории. М., 1996. С.106-107.
74. Еще Л.Н.Гумилев в сугубо подчеркнутой форме привлекал внимание исследователей к проблеме политизированности этнонимов и названий государств на востоке. В частности, в Китае при смене династии меняли и официальное название страны, которая получала новое наименование по царствующей династии: при династии Мин Китай официально именовался Да Мин (Великая Мин; вьетн. – Дай Минь). Маньчжурское завоевание Китая было воспринято во Вьетнаме с большой тревогой и весьма негативно. Проявлением этого было то, что несмотря на новое название (Да Цин), Китай продолжали неофициально именовать по-старому.
75. К столь же выразительному образу из той же сферы-быта вьетнамской деревни XVIII в. – Бинь прибегнул, осуждая каперство – организуемое и благославляемое государством пиратство в отношении торговых судов. «Когда одна страна враждует с другой, – писал Бинь о странах Европы, – то захватывает в море гражданские суда этой другой страны, направляющиеся торговать – таков обычай; это, как в Аннаме, когда одна деревня идет драться с другой, захватывает в поле чужого буйвола, разделывает и съедает его; но в таких случаях [у нас] приходится возмещать убытки» (Кн., С.179).
76. Задорнов Н. Война за океан. Роман. М., 1964. С.333.
77. Страна Хунгно – Монголия; люди хунгно – монголы.
Резюме
Появление русских онимов в сочинениях вьетнамских авторов XVIII – начало XIX вв. обусловлено резким расширением землеведческих горизонтов средневековой культуры Вьетнама. Тогда же формируются основные принципы образования онимов, обозначающихся географические объекты и исторических лиц Европы, в том числе и России, остающиеся актуальными и сегодня.
Статья подготовлена при финансовой поддержке Восточного фонда (Fundaçao Oriente, Лиссабон).